Теперь ты меня видишь - Страница 26

— Энни Чэпман было около сорока пяти лет. Невысокая, полная, беззубая.

Марк Джосбери, сидевший в заднем ряду, изучал свои ботинки, но все остальные переводили взгляд с меня на посмертную, сильно увеличенную фотографию Энни. Лицо у нее было некрасивое, опухшее, в рамке темных кудрей.

Мне даже в конспект заглядывать было незачем. Я по памяти восстановила последнюю ночь Энни Чэпман. По памяти описала убийцу, который беззвучно отнял у нее жизнь и скрылся в неизвестном направлении. За все время моего выступления Джосбери поднимал глаза дважды — смотрел на меня и через секунду отводил взгляд. Когда я сказала, что последний раз ее видели живой в полшестого утра, несколько человек покосились на часы. До половины шестого утра оставалось неполных десять часов.

— А правда, что Потрошитель был королевских кровей? — спросил кто-то сзади.

Мы с Таллок переглянулись. Она кивнула мне: отвечай.

— Речь, судя по всему, идет о принце Альберте Викторе, — сказала я. — Он был внуком королевы Виктории, прямым престолонаследником. На этот счет существуют две теории. Согласно первой, он потерял рассудок вследствие сифилиса и совершил несколько бесчеловечных убийств в Ист-Энде. Эта теория не выдерживает никакой критики, так как все места пребывания королевских особ являлись достоянием общественности. Он не мог собственноручно никого убить.

— А вторая? — подсказала Таллок. Похоже, пора было закругляться.

— Вторая включает в себя масонский заговор. Принц Альберт якобы тайком женился на молодой католичке, и у них родилась дочь. Женщину засадили в сумасшедший дом, но кормилица, Мэри Келли, убежала с ребенком, спряталась где-то в Ист-Энде и поделилась своей историей с проститутками, которые решили сообща шантажировать правительство. Тогдашний премьер-министр был «вольным каменщиком». Он позвал своих дружков-масонов, и те, по легенде, начали заманивать женщин в королевскую карету и убивать их по масонским ритуалам.

— Такое и впрямь могло быть? — спросил сержант, которого я не знала по имени.

— Вряд ли. Во-первых, трупы женщин никто не передвигал: это доказывает обилие крови на месте преступления и отсутствие оной поблизости. Во-вторых, убийства не производят впечатления четко спланированных: они явно были совершены в приступе ярости, человеком, который не мог с собой совладать.

— Ладно. — Таллок встала, поглядывая на наручные часы. — Спасибо, Лэйси, но перебирать подозреваемых можно всю ночь, а толку от этого никакого. За работу, ребята.

Комната вмиг опустела. И над каждым офицером, выходившим из здания, я видела нависшую тучу. Все ждали чего-то дурного, а ожидание порой страшнее самой катастрофы.

— Ищете что-то конкретное? — поинтересовался оператор.

Слившись с толпой из убойного отдела, я под шумок улизнула в родной Саусварк, а точнее, в ту комнату, откуда велось наблюдение за всеми камерами района. Здесь тридцать экранов двадцать четыре часа в сутки вещают в прямом эфире. Операторы могут в любой момент укрупнить изображение и рассмотреть мельчайшие детали. Если объектив наведен на людей, сидящих на террасе возле паба, можно увидеть, как посверкивает лед у них в бокалах.

— Инспектор Таллок попросила меня посидеть тут, — соврала я. — На случай, если я что-нибудь вспомню. Кого-то из наших видно?

Операторы начали переключать экраны, и мы вскоре заметили несколько своих коллег. Кто-то сидел в машине на углу, кто-то прохаживался мимо пабов и магазинов. Машина Марка Джосбери стояла в двухстах ярдах от места преступления. Дверца со стороны водителя открылась, он вышел, выпустил сержанта Андерсона. Провожая их взглядом, я в сотый раз задумалась об угрозах Джосбери. Интересно, он действительно станет копаться в моем прошлом?

Голубой силуэт на экране повыше перехватил мое внимание. Дана Таллок шла по площади возле Саусваркского собора.

Если Джосбери заинтересуется моей персоной лишь поверхностно, то без труда узнает, что я пришла в полицию в двадцать шесть лет, три с лишним года назад, после непродолжительного пребывания в резерве ВВС. Что оценки я получала хорошие, училась на юридическом в свободное от работы время, а на курсы меня приняли с первой же попытки.

Если он получит доступ к моему личному делу — маловероятно, но вдруг, — то выяснит, что я изучала юриспруденцию в университете Ланкастера, но бросила на втором курсе. В пятнадцать лет меня поймали на улице с недокуренным косяком в кармане, но ограничились выговором, а через год я угодила в больницу, перебрав «фэнтези» в ночном клубе. Когда меня выписывали, то сделали второе предупреждение.

Таллок скрылась в дверях собора. Я встала, поблагодарила обоих операторов и вышла из комнаты.

А если Джосбери поднатужится, то узнает и следующее: родилась я в Шропшире, отца не знала, воспитывали нас с братом бабушка и дедушка, а иной раз, когда наша несовершеннолетняя мать-наркоманка не справлялась с родительскими обязанностями, нас отправляли и в приют. После того как бабушка с дедушкой умерли, у меня начались проблемы с наркотиками, и я несколько лет бродяжничала и жила где придется. Возможно, ему будет небезынтересен и тот факт, что брат мой живет в Канаде и мы с ним уже несколько лет не разговаривали.

Вот, кажется, и все. Надеюсь, что все.

25

В соборе уже готовились к закрытию. Пожилой дьячок, растопырив пальцы, показал обе кисти, прежде чем улыбнуться и пустить меня внутрь: мне дали десять минут.

Таллок сидела прямо перед алтарем, уставившись невидящим взглядом в громадный витраж по центру. Мои шаги она, должно быть, услышала, но оставалась неподвижной, как иконы на стенах. Я хотела было уйти, но передумала и тихо окликнула: